Реферат: Внутренняя политика России в начале XIX века. Образование Министерства внутренних дел

Введение

Создание в 1802 году министерств, как новых органов центрального управления, было большим событием в жизни страны, в истории развития российской государственности.

Дворцовый переворот в марте 1801 года, возведший на престол Александра I, был не только результатом борьбы придворных группировок. Он был связан с определенными настроениями в обществе, прежде всего среди дворянства. У определенной части дворянства было желание если не ограничить самодержавие, то, по крайней мере, иметь гарантии от таких проявлений самовластия, какие были свойственны предшественнику Александра I Императору Павлу I. Считая себя выше всех законов, он даже реализацию Жалованной грамоты российскому дворянству, даровавшей определенные права данному сословию, ставил в полную зависимость от своей воли и отменил многие ее положения. Это явилось одной из важных причин заговора против него.

Новый Император Александр I издал Манифест «О восстановлении Жалованной грамоты дворянству», отменивший все меры, принятые не только «противно» ей, но и «в ослабление» ее. В апреле 1801 года была ликвидирована Тайная экспедиция Сената – орган политической полиции. В указе о ее ликвидации подчеркивалась необходимость введения «силы закона», а не «личных правил» для того, чтобы не было злоупотреблений в государственном управлении. Все это порождало ожидания существенных перемен в общественно-политической жизни, в частности осознания властью важности «общего преобразования, конституции». Ожидания связывались с личностью нового Императора, который в начале своего царствования демонстрировал готовность обсуждения вопроса о введении в России представительных учреждений, в том числе и органов внутренних дел.

Внутренняя политика России в начале XIX века. Образование Министерства внутренних дел

Кочубей, князь Виктор Павлович

– государственный канцлер внутренних дел, род. 11 ноября 1768 года, ум. в Москве, в ночь с 2 на 3 июня 1834 года. Он был сыном Павла Васильевича Кочубея и правнуком знаменитого Василия Леонтьевича Кочубея; мать его, Ульяна Андреевна, была родной сестрой Александра Андреевича Безбородко. Павел Васильевич Кочубей, занимавший место головы в подкоморном полтавском суде, не был расположен особенно заботиться о воспитании и образовании своих двух сыновей – Аполлона и Виктора; эту заботу принял на себя А.А. Безбородко. Назначенный в конце 1775 г. «быть у принятия челобитий», Безбородко взял племянников к себе в Петербург; 10 июля 1776 г. Виктор Кочубей записан был капралом в гвардию, 30 августа того же года произведен в унтер-офицеры, а 24 ноября – в сержанты. Безбородко в начале 1778 г., поместил племянника в пансион де Вильнева. Де Вильнев прежде был одним из преподавателей тогдашнего шведского короля Густава III; его пансион считался одним из лучших и аристократических в столице; плата за учение и полное содержание была 220 руб. в год; Безбородко постоянно с похвалой отзывался об успехах своего племянника и о его дарованиях.

1-го января 1784 г. В. Кочубей получил первый офицерский чин, назначен адъютантом к кн. Потемкину и причислен к нашей миссии в Швеции. Проведя лето в отпуске у родителей, В. Кочубей 14 декабря отправился в Стокгольм. Но первый год он продолжал свое образование, слушая лекции в Упсальском университете; следом этих занятий остались в его бумагах записки о праве народном. Со второго года пребывания своего в Швеции он посвятил себя исключительно делам. Благодаря покровительству Безбородка он получил доступ к важнейшим делам посольства; большинство депеш проходили через его руки; несколько раз побывал он курьером в Петербурге. В июле 1786 г. умер его отец; В. Кочубей получил бессрочный отпуск для устройства дел и уехал в свое имение, Диканьку. 22 сентября того же года он со старшим братом произведен был в камер-юнкеры, а затем был в свите императрицы, во время поездки ее в Крым, причем, вместе с Ю.А. Нелединским-Мелецким и камер-юнкером гр. П.А. Шуваловым находился постоянно при императрице. По-видимому, во время проезда через Москву в 1786 году Кочубей вступил в масонскую ложу Минервы, где был мастером кресла Фролов-Багреев, а надзирателем Ив. Замятнин: в бумагах Кочубея сохранился диплом на звание члена этой ложи, данный «на востоке Кременчуга» и помеченный четвертым месяцем 5787 г. Около этого же времени Кочубей стал известен в. кн. Павлу Петровичу и заслужил его расположение; на такое заключение наводит то обстоятельство, что, когда началось следствие над московскими масонами и когда очень старались выяснить отношения масонов к в. кн. Павлу Петровичу – и Новикова, и Лопухина, и Тургенева, и кн. Н.П. Трубецкого спрашивали: «кем уловлен был» в их сообщество Кочубей, хотя в глазах этих главных деятелей масонства вступление его в ложу было фактом столь незначительным и незаметным, что они не знали, когда и кем он принят и сходились лишь в показании, что поступил он при гр. З, Г. Чернышеве, т.е., значит, до августа 1786 г., когда Чернышев умер.

По возвращении в Петербург Кочубей, весной 1788 года, причислен был к лондонской нашей миссии, с правом путешествовать по Европе для окончания образования. По предположению Безбородко он должен был провести около двух лет в Англии, затем через Лиссабон и Мадрит проехать в Париж, прожить там год и после того, через Италию, с продолжительной остановкой в Вене, вернуться в Россию.

В ноябре 1788 г. Кочубей выехал из Петербурга; не останавливаясь подолгу нигде, проехал в Голландию и весной 1789 г. был в Англии. Безбородко поручил его особенному вниманию гр. С.Р. Воронцова, тогдашнего посланника нашего в Англии; Кочубей успел заслужить большое расположение Воронцова и на всю жизнь сохранил наилучшие отношения с ним, с его братом, гр. А.Р. Воронцовым, и с его сыном, впоследствии князем, М.С. Воронцовым; в течение дальнейшей своей деятельности он поддерживал с Воронцовым постоянную переписку, со старшими часто советовался в затруднительных или важных случаях; со своей стороны С.Р. Воронцов постоянно самым лестным образом отзывался о В. Кочубее.

В начале 1791 г. В. Кочубей посетил на несколько дней Париж, затем до осени провел время в Швейцарии, потом вернулся в Париж и остался тут до начала 1792 г. В эту поездку он прослушал курс истории литературы у Жана Франсуа Лагарпа; в бумагах Кочубея сохранился довольно подробный конспект этих чтений, свидетельствующий и об интересе к ним слушателя и об его недюжинном уменье схватывать суть дела и ясно ее формулировать. Лагарп в этих чтениях касался не одних только литературных вопросов в истории древнеклассической и французской литературы, но посвятил большое внимание и философам XVIII в., первое место между которыми отведено, конечно, Вольтеру и Монтескье; успехи философии в ХVIII в. Лагарп почитает весьма значительными сравнительно с ХVII в. и идеи философов ХVIII в. находит в высшей степени замечательными и полезными; учение Монтескье о монархии он подвергал обстоятельному разбору и представлял против него возражения – к сожалению, возражений этих Кочубей не поместил в своем конспекте, сохранив их, по-видимому, только в памяти, и лишь отметил, что они были в данном месте сделаны.

Хотя, отправляясь в Париж после двухлетнего пребывания в Англии, Кочубей вполне следовал программе, начертанной ему Безбородко, но эта поездка пришлась уже на время революции и как раз в такой момент, когда в России принимались по отношению к французам различные меры строгости, так что Безбородко был очень ею недоволен; он писал племяннику, что это может очень и очень повредить всей его карьере. «Во Францию вы ехать не можете и не должны», писал он, как будто бы не зная, что это уже совершилось, «ибо иначе вы подвергнете себя опасности не только не употреблену быть никогда в дело, а иногда и секвестру имения. Я столько добрых имею о вас мыслей, что и думать не смею, чтобы вы хотя малейше заразились духом разврата французского».

Конечно, Кочубей имел слишком много трезвости ума, чтобы увлечься происходившим тогда во Франции, и поездка эта не навлекла ему никаких дурных последствий. Неудовольствие против него скоро улеглось, и в 1792 г., как раз в то время, когда Кочубей собирался ехать в Лиссабон и Мадрид, чтобы продолжать свое путешествие по Европе, он был вызван в Россию. Он прибыл в Петербург 9 июля; Безбородко имел в виду назначить его чрезвычайным посланником в Турцию.

В Петербурге В.П. Кочубей произвел очень выгодное впечатление. «Он приобрел великие знания как в науках, так и в делах», писал Безбородко своей матушке о ее любимом внуке, «от всех отлично рекомендован и всеми любим. Государыня изволит назначать его чрезвычайным посланником и полномочным министром в Царьград… Я уверен, что он дела не испортит и себе честь принесет».

Впрочем, доставить своему племяннику это назначение Безбородко удалось не без труда; под разными влияниями императрица долго колебалась и раз даже сказала Безбородко, что он хочет назначить туда своего племянника, чтобы доставить ему случай получить крупное пожалование деревнями, после того как турки засадят его в Едикуль, что, по словам императрицы, непременно случится при его молодости и недостаточной еще опытности. Со своей стороны Кочубей старался заручиться могущественными покровителями и помимо своего дяди: из его писем узнаем, что он был в хороших отношениях и с П.А. Зубовым. Осторожность Кочубея шла еще далее: прежде чем принять предложенное ему место, он почел нужным узнать, угодно ли предположенное его назначение цесаревичу, и согласился только тогда, когда цесаревич высказать свое полное удовольствие по поводу такого назначения; перед самым отъездом к месту нового служения Кочубей по приглашению наследника провел у него два в Гатчине. В это же пребывание в Петербурге Кочубей очень сблизился с великим князем Александром Павловичем и заслужил, можно сказать, совершенно исключительное его расположение: великий князь писал ему в Константинополь очень дружественные и интимные письма: в одном из них, напр., он с трогательной нежностью упрекает Кочубея за то, что он, из боязни его обеспокоить, скрыл от него свое нездоровье, в другом настаивает, чтобы Кочубей в обращениях к нему как можно реже употреблял его титул, наконец, в третьем, самом большом, он описывает Кочубею очень просто, обстоятельно и интересно свое знакомство, от первой встречи, с великой княжной, впоследствии императрицей, Елизаветой Алексеевной. Наконец, к В.П. Кочубею написано и то известное письмо, в мае 1796 г., в котором великий князь высказывает свое глубокое неудовольствие всеми окружающими престол людьми и решимость, по-видимому твердую, отказаться от престола, как только он к нему перейдет. Именно около этого времени – несколько позже – сделаны были со стороны императрицы Екатерины решительные шаги к тому, чтобы получить согласие своего внука на воцарение его помимо отца. Обращение великого князя к Кочубею в это время и по такому поводу, бесспорно величайшей важности, вполне доказывает его безусловное доверие к своему другу. Что отвечал Кочубей – нам не известно; очень может быть, что он не решился доверять бумаге ответ на письмо такого содержания; но вообще, по свидетельству Растопчина, письма Кочубея к великому князю производили на последнего сильное впечатление; влиянию их Растопчин приписывал возобновление великим князем своих серьезных занятий, которые были им совершенно заброшены в первое время после свадьбы.

Указ о назначений Кочубея полномочным министром в Царьград состоялся 11 октября 1792 г.; к новому месту своего назначения Кочубей выехал в конце 1792 г., ехал через Вену и прибыл в Константинополь в феврале 1793 г. Положение его здесь было не из легких. После только что окончившейся войны, в Турции было еще очень сильно недоверие и враждебность к России; опасаясь нападения со стороны своего недавнего противника, Порта и в свою очередь готова была снова вступить в борьбу с Россией; продолжавшиеся смуты в Польше постоянно грозили доставить для этого повод; впрочем, с этой стороны опасность была скоро уничтожена победами Суворова. Воинственное настроение Порты поддерживалось еще и внушениями агентов французской революции, которые всячески старались втянуть Турцию в нападение на Австрию, которая тогда начинала борьбу с Францией; между тем, при тогдашних отношениях дворов петербургского и венского, нападение Турции на Австрию неизбежно должно было вызвать и войну России с Турцией. Представители всех держав боролись в Константинополе против французских агентов и долго успевали удерживать Порту от признания ею республики. Наконец, весною 1795 г., признание это состоялось, но зато Турция объявила, что войны она не начнет и действительно, мир был сохранен. Деятельное участие во всех этих переговорах принимал и Кочубей; ему приходилось тратить много внимания и времени еще и на улаживание разных мелких, но довольно частых, пограничных столкновений, в которых он, переписываясь со своими друзьями, не мог не обвинять иногда и русских начальников пограничных областей. Кочубею удалось даже достигнуть изменения в желательном для России направлении торгового тарифа и согласия Порты на то, чтобы и вновь присоединенные к России от Польши области в уплате торговых пошлин были приравнены всем остальным русским областям. В Петербурге были очень довольны деятельностью Кочубея: 1 января 1795 г. он получил звание действительного камергера, 22 сентября того же года ему пожалован орден св. Владимира 2 ст. Но сам Кочубей очень тяготился своим пребыванием в Константинополе. Помимо тех неприятностей при самом его назначений, о которых мы уже упоминали, и благодаря которым он хотел остаться в Константинополе лишь два года, он тяготился и своими обязанностями. Ему казалось тяжело вести переговоры с турецкими министрами, которые с одной стороны отличались крайней медленностью и упорством в своих мнениях, с другой – чрезвычайной изменчивостью во взглядах и решениях. Тяготился Кочубей и тем, что ему приходилось постоянно касаться дел торговых: так как торговлю между Россией и Турцией вели тогда по преимуществу армяне и греки, то, по словам Кочубея, дела эти не только большей частью мелочные, но почти всегда и не совсем чистые. Наконец, во время пребывания своего в Константинополе Кочубей, вообще не отличавшийся хорошим здоровьем, почти постоянно хворал припадками давно мучившей его подагры. Жалобы его в письмах к друзьям, по-видимому, отражают его действительно угнетенное настроение духа тем вернее, что он, жалуясь на скуку мелких дел, занимался ими тем не менее, очень добросовестно, изучал эти самые торговые дела: в его бумагах сохранились копии с переписки французского посла гр. Шуазеля Гуфье с марсельской торговой палатой, несколько записок о финансах Турции и о торговле в ней и с ней, наконец – обширная корреспонденция с одним из наиболее деятельных консулов на востоке, Фонтоном, касающаяся преимущественно наших коммерческих интересов в Турции и вообще на юго-востоке. Во всяком случае, весной 1796 г. Кочубей решительно заявлял желание бросить службу, или по крайней мере, оставить Константинополь.

Воцарение Павла Петровича, который в бытность наследником выказывал к Кочубею большое расположение, побудило его остаться еще на своем посту. Новый император немедленно осыпал его знаками своего благоволения: 13 января 1797 г., по получении первой депеши Кочубея, адресованной уже к новому императору, Государь пожаловал ему одновременно чин действительного тайного советника и орден св. Александра Невского; и дальнейшими его депешами Государь казался очень доволен. Но и в отношениях к Кочубею проявил он ту же неустойчивость, то же непостоянство, какими отмечены отношения его и ко всем другим, его окружавшим. В том же году Кочубей навлек на себя сильнейший гнев Государя запиской, в которой указывал на недостаток устройства южных окраин России; «огонь был большой», пишет Безбородко Кочубею после того, как по настоятельной просьбе самого Кочубея доложил Государю его записку. К весне 1798 г. Государь, по-видимому, вернул ему свое расположение: он согласился на назначение Кочубея в коллегию иностранных дел, а Безбородко, кажется, и не скрывал своего намерения передать своему любимому племяннику фактически ведение всех дел. В июне 1798 г. Кочубей прибыл в Петербург и 18-го числа этого месяца был очень милостиво принят Императором и по приглашению его провел несколько дней в Павловске. Здесь он имел неоднократно продолжительные разговоры с великим князем Александром Павловичем; Император дважды встретил его у великого князя и, казалось, был очень доволен их сближением; однажды он провел в беседе с ними около часа и, уходя, сказал Кочубею, что очень желал бы, чтобы он был при его сыне тем же, чем при нем самом Безбородко, так чтобы им составить une esp? ce de quatuor. Конечно, беседы Кочубея с великим князем касались по преимуществу государственных дел; вероятно в связи с ними находится «Записка об управлении государством», несколько листов черновика которой, писанных рукой самого Безбородко, сохранились в бумагах Кочубея, – на них сделана им пометка, что записка эта составлена по просьбе великого князя в 1798 году. Однако, к октябрю Кочубей заметил полное охлаждение к себе Государя; через Кутайсова ему даже было сказано, чтобы он не ходил к Государю по вечерам. Но скоро милость к нему опять вернулась: 23 октября 1798 г. он был назначен вице-канцлером, в декабре 1798 г. управлял коллегией иностранных дел во время поездки Безбородко в Москву и 10 декабря получил командорский крест ордена св. Иоанна Иерусалимского. Вскоре опять заметна стала холодность Государя к Кочубею, и даже к Безбородко; о Кочубее Государь отзывался не раз Растопчину, что он «умничает», а когда однажды Растопчин решился спросить, что это значить, Государь ответил, что Растопчин этого понять не может. В феврале 1799 г., по случаю обручения великой княжны Александры Павловны с палатином Иосифом, Кочубей получил в подарок 50000 р., а 4 апреля 1799 года возведен был в графское достоинство Российской Империи; 21 апреля 1799 г. ему пожаловано по ордену Иоанна Иерусалимского командорское имение, бывшее за Безбородко до его смерти. Тем не менее Кочубей чувствовал постоянно, что Император им недоволен; из одного письма Кочубея узнаем, что однажды Император заговорил с ним об Императрице и с крайним неудовольствием отзывался о ее стремлении вмешиваться в дела; Кочубей вообще был очень невысокого мнения о тактичности Императрицы Марии Федоровны (что он даже в довольно резкой форме высказал в письме 8 апреля нов. ст. 1801 г. из Дрездена), но счел нужным успокаивать Императора; это не понравилось и после Кочубей говорил, что Император недоволен им, подозревая в нем излишнюю преданность великому князю Александру Павловичу и государыне Марий Федоровне; поэтому вскоре после смерти кн. Безбородко (который умер 6 апреля 1799 г.) Кочубей попросился в отставку и 8 августа 1799 г. последовал указ: «вице-канцлера нашего Кочубея по желанию его всемилостивейше увольняя от службы, повелеваем остаться ему при исправлении должности до приезда тайного советника гр. Панина»; гр. Н.П. Панин вступил в должность 25 сентября 1799 г. – За время вице-канцлерства Кочубея привелось принимать участие в переговорах, которые завершились договором 17 ноября 1798 г. с неаполитанским королем Фердинандом IV о подании ему помощи, затем союзом и конвенцией с Англией (17 декабря 1798 г. и 10 июня 1799) и наконец – союзным договором с Португалией (7 сентября 1799 года), но, конечно, рядом с Безбородко ему в это время принадлежала только второстепенная роль.

Поздней осенью 1799 г. В.П. Кочубей уехал в Диканьку, после того как 13 ноября состоялась его свадьба с Марией Васильевной Васильчиковой, сестрой Илл. Вас. Васильчикова, впоследствии князя; отец графини Кочубей был действительный камергер В.С. Васильчиков, родной брат Александра Семеновича Васильчикова, а мать – Анна Григорьевна, рожденная гр. Разумовская; супруга В.П. Кочубея родилась 10 сентября 1779 г., умерла 12 января 1844 г. в звании статс-дамы. В мае 1800 г. он выехал через Киев за границу и узнав в Дрездене, в конце марта 1801 г. по старому стилю, о воцарении Императора Александра, немедленно выехал в Петербург и из Берлина написал ему какое-то, по-видимому горячее, письмо. В то же время, 27 марта, гр. Кочубей писал к гр. С.Р. Воронцову из Дрездена: «Je pars parce que je crois devoir quelque chose au Grand Duc Alexandre; je pars, parce que je crois que tous les honn? tes gens doivent se r? unir autour de lui et faire tous leurs efforts pour cicatriser les plaies infinies port? es par son p? re? sa patrie; et apr? s cela voudra-t-il m'employer, je le servirai de mon mieux, et de pr? f? rence dans quelque branche de l'administration interne».

Однако, по дороге, из Кенигсберга, написал он, между прочим, следующее в одном из писем к гр. Воронцову: «Желание перемены было каждому естественно и никто оные более меня не желал; но насилие такового рода, каковое, сказывают было, должно быть как гнусно, так и опасно для переду. По истине, если бы было мне возможно, если бы не отозвался я письмом к самому о приезде моем, никак бы не двинулся из Берлина; но теперь должен уж следовать первому течению, в твердом будучи, однако же, намерении убраться, как скоро некоторые неприятные обстоятельства найдутся основательными», Мы не знаем в подробности, как разрешились для Кочубея эти тяжелые сомнения; по-видимому, ему были сообщены такие сведения о последнем времени царствования Павла Петровича, которые убедили его, что неизбежной оказалась катастрофа – такой взгляд сквозит во многих письмах Кочубея, писаных в первое же время пребывания его в Петербурге; во всяком случае он остался в Петербурге и занял место в ряду ближайших сотрудников и интимных друзей молодого государя.

Сразу же он встретил наилучший прием; немедленно ему предложено было место посла в Париже, но Кочубей отказался, желая, если служить, то в России; молодой император, по-видимому, остался очень доволен этим его решением и Кочубей был в числе самых приближенных к нему лиц, постоянно бывал при дворе.

Вместе с Н.Н. Новосильцевым, гр. П.А. Строгоновым и кн. А.А. Чарторижским Кочубей принимал постоянно участие в заседаниях того негласного комитета, который имел решающее влияние на важнейшие дела и который Император называл в шутку Comit? du salut public. Кн. Чарторижский называет Кочубея самым осторожным и благоразумным из всех членов этого комитета; по-видимому, действительно, Кочубей стоял в нем несколько особняком; в публике тоже говорили о триумвирате Чарторижского, Строганова и Новосильцева, не присоединяя к этим именам имени Кочубея; это не мешало, однако, наилучшим отношениям к Кочубею Императора; И.И. Дмитриев, говоря о вступлении новых лиц в управление, вместе с учреждением министерств, Кочубея признает «главою» той партии, которую он называет партией «молодых людей образованного ума, получивших слегка понятие о теориях новейших публицистов и напитанных духом преобразования и улучшений». Еще в мае месяце 1801 г. Кочубей представлял Императору записку, в которой говорил, что нет необходимости принимать ежедневно всех министров и вообще постоянно принимать доклады, так как при таком порядке министры поневоле должны будут нередко занимать государя делами, которые вовсе не требуют, в сущности, такого внимания и могут быть разрешаемы самими министрами сообразно законам; необходимость изменить установившийся при покойном императоре порядок Кочубей доказывал, между прочим, ссылками на пример Екатерины II, первого консула и на порядок существующий в Англии. В заседании комитета 10 июня 1801 г. ему поручено было составить записку о новых основаниях для внешней политики России; Кочубей попросил в том же заседании самого Императора дать ближайшие указания по этому предмету и в результате разговоров принято было, что Россия должна «поступать так, чтобы все державы дорожили ее дружбой, но не связывать себя никакими обязательствами подобно тому, как сделала покойная императрица, заключив в одно и то же время союзные трактаты с венским и берлинским дворами, коих интересы противоположны между собою». В августе Кочубей представил свою записку по этому вопросу. Повторив указанные выше положения и рассматривая в частности отношения России к разным державам, он следующим образом говорит о взаимном положении России и каждой из других европейских держав: Турция и Швеция являются естественными врагами России, но в настоящее время не опасны по своей слабости; распадение Турции представляется возможным и в случае наступления этого события необходимо настоять, чтобы Молдавия и Валахия не перешли к Австрии, а составили бы самостоятельное государство. В отношениях к Пруссии и Австрии, которые постоянно соперничают между собой, следует соблюдать нейтралитет, «отклоняться же от него в пользу одной из сих держав только лишь тогда, когда этого потребуют наши собственные выгоды»; на мелкие государства Германии мы должны сохранять влияние, но перемены во внутреннем устройстве Германии для нас не представляют важности. В ноябре Кочубею поручено было составить проект указа об улучшении участи крестьян; но этот вопрос занимал комитет менее, относительно него не было выработано самостоятельного решения и проекта такого указа Кочубей не представлял; вскоре за тем ему же поручено было составить план учреждения совета; наконец, в марте 1802 г. он читал первоначальные наброски плана учреждения министерств; впрочем, эта последняя работа была уже делом Сперанского, которого Кочубей узнал и стал приближать к себе с тем умением ценить и выбирать людей, какое признают за ним все, его знавшие, и даже такой вообще недоброжелательный и желчный свидетель, как Ф.Ф. Вигель.

Возвращаясь в Петербург, Кочубей выражал намерение, если уж служить, то никак не по дипломатической части, даже и в России, не говоря уже о каком-нибудь месте за границей. 23 июля 1801 г. он был назначен сенатором с повелением состоять при особе Его Величества; этим, по словам Кочубея, было подчеркнуто несколько исключительное положение его и дана ему свобода от участия в текущих делах Сената; через руки его прошла, между прочим, переписка Ф.Ц. Лагарпа с Государем о позволении ему приехать в Россию, чему, как известно, очень не сочувствовали многие, занимавшие тогда видные места, напр. гр. Н.П. Панин. 30 сентября 1801 г. гр. Н.П. Панин, с 21 марта 1801 г. заведывавший иностранными делами, был уволен в трехлетний отпуск и Кочубею пришлось уступить настояниям Государя и принять в свое управление коллегию иностранных дел, со званием присутствующего в ней; он и управлял ею до 8 сентября 1802 г.; 24 ноября 1801 г. он был назначен членом комитетов об образовании Новороссийского края и об образовании Астраханского края; 11 декабря того же года – членом Государственного Совета.

Гр. Кочубей принял управление внешними делами крайне неохотно; самое назначение его на пост министра иностранных дел состоялось без его ведома; но при своих отношениях к Государю он не счел возможным не принять этого места. Ввиду неоднократных заявлений Кочубея, что дипломатические сношения представляются ему менее интересными и менее важными, чем дела внутреннего управления, мы не можем, конечно, и ожидать у него определенной, широкой, а тем более самостоятельной программы действий в качестве министра иностранных дел. Но нельзя не поставить ему в заслугу, что на этом месте он явился верным последователем знаменитых екатерининских дипломатов графа Н.И. Панина и его преемника, князя А.А. Безбородко. Как и они, он имел твердое убеждение, что русское правительство обязано заботиться о непосредственных, ближайших выгодах своего народа. Россия, говорил он, слишком часто и без достаточного повода вмешивалась в дела, прямо ее не касавшиеся и вела войны, дорого ей стоившие и для нее бесполезные; русское население не извлекало из них никаких выгод, между тем несло и огромные экономические невыгоды, не говоря уже о потере людьми. «Я буду стараться следовать национальной системе, т.е. системе, основанной на пользе государства, а не на пристрастии к той или другой державе», писал он гр. С. P. Воронцову. Ему всегда представлялось крайне нежелательным, чтобы Россия подчинялась в своих международных отношениях какой-либо европейской державе; мы не можем сказать, чтобы Кочубей ясно и определенно видел, – а тем более, указал бы путь, каким надо и можно идти к этой цели, но несомненно, что по его убеждению к этой цели правительство не пойдет, если будет следовать слепо за какой бы то ни было другой державой. И он очень чутко относился ко всему, что казалось ему опасным в этом отношении; так, ему не нравилось, что император оказывает слишком большое расположение к Пруссии; одновременно отзывался он о донесениях Крюденера из Берлина и Разумовского из Вены, что первый слишком поддается взглядам прусского министерства, а второй – взглядам венского. В действиях своих, как министр иностранных дел, Кочубей оставался совершенно верен тем общим положениям, какие высказывал он в упомянутых выше записках своих, читанных в секретном комитете. Когда в начале 1802 года сделалось известно намерение Императора иметь свидание с прусским королем, Кочубей дважды поднимал об этом разговор в негласном комитете. В заседании негласного комитета 24 марта 1802 г. Кочубей доложил Государю, что многие обстоятельства убедили его в существовании предположения, имеющего целью союз между Россией, Пруссией и Францией и что поэтому он осмеливается спросить – нет и каких-либо признаков этому в переписке его с королем прусским; Государь ответил, что не получал от короля прусского ничего, кроме известных Кочубею писем, в которых о союзе не говорится; на вопрос Кочубея, как же следует отвечать, если бы такое предложение было сделано, Государь ответил, что он не видит в нем ничего вредного. Кочубей возражал, но Государь не согласился с его доводами; однако, он дал прямое обещание, что в Мемеле состоится только дружественная встреча, на которой вопросы политические не будут затронуты; указанные выше замечания Кочубея, что перемены во внутреннем устройстве Германии для нас не представляют важности, направлены, несомненно, против влияния на Императора разных мелких немецких владетелей, которые, к большому неудовольствию Кочубея, постоянно посещали русскую столицу и втягивали Императора, как казалось Кочубею, в свои интересы, отношения и интриги. Кочубей, вместе с Новосильцевым, гр. П.А. Толстым, кн. П.М. Волконским, кн. П.П. Долгоруковым и гр. К.А. Ливеном, сопровождал императора Александра в мае 1802 г. в его поездке в Мемель; он был осыпан наградами – король прусский пожаловал ему оба высшие прусские ордена – Красного орла и Черного орла, но тем не менее, Кочубей остался недоволен тем, что, по его наблюдениям, любезности всякого рода, какие расточены были перед Императором всей прусской королевской фамилией, не остались без влияния и что Император стал ближе прежнего принимать к сердцу прусские интересы.

Кратковременное управление Кочубея министерством иностранных дел ознаменовано только одним сколько-нибудь выдающимся событием – присоединением Грузии, которое состоялось 11 октября 1801 г. Гр. Кочубей был против этого присоединения, находя, что выгоды оно принесет малые, а осложнения может вызвать значительные. Впрочем, впоследствии, уже будучи министром внутренних дел, он в своих мероприятиях относительно этой вновь присоединенной области руководствовался правилом, которое и высказывал прямо, что раз уже присоединение это состоялось – необходимо извлекать из него все возможные выгоды.

8 сентября 1802 г. обнародован был манифест об учреждении министерств и Кочубей назначен был министром внутренних дел. Ему пришлось, таким образом, создавать новое министерство, сформировать его. Ближайшим сотрудником его, и в сущности главным деятелем в этом отношении, явился М.М. Сперанский. Трощинский, ближайшим помощником которого по Совету был тогда Сперанский, узнав о предположении назначить его во вновь создаваемое министерство, очень хлопотал, чтобы Сперанский остался при нем или по крайней мере, сохранил бы за собой и прежнее свое место; но по особому представлению Кочубея 8 же сентября 1802 года последовал указ – «статс-секретарю Сперанскому быть при министерстве внутренних дел».

При первоначальной организации министерства в нем (7 января 1803 года) был учрежден один лишь департамент, директором которого и назначен Сперанский; затем, 18 июля 1803 г., учреждена в министерстве экспедиция государственного хозяйства, названная первой, и поручена т. с. Габлицу (Hablitzl); 31 декабря 1803 г. учреждена третья экспедиция «государственной медицинской управы», порученная Кампенгаузену; Сперанский, остававшийся по-прежнему душой министерства, сохранил за собой непосредственное управление второй экспедицией – «экспедицией государственного благоустройства». Чрезвычайно любопытные данные о деятельности Кочубея как министра внутренних дел заключает отчет его по министерству за 1803 г., составленный, по свидетельству барона Корфа, Сперанским: в отчете этом – первом за полный год – высказаны общие соображения, какими руководились гр. Кочубей и его ближайший помощник, и намечены те вопросы, которые они почитали стоящими на ближайшей очереди; журналы комитета министров, действительно, свидетельствуют, что в течение четырех лет своего управления министерством Кочубей почти не выходил за пределы, намеченные в первом его отчете.

По словам этого отчета, «предметы министерства внутренних дел вообще принадлежат к государственному хозяйству и общему благоустройству»; министерство впервые должно объединить в своем ведении многие предметы, которые прежде входили в круг ведения разных учреждений и не были связаны. Собрав сведения о местах, которые должны теперь подлежать ведению министерства внутренних дел, министр разделил их на три вышеупомянутые экспедиции. Первой экспедиции поручены были: заботы о земледелии, о разных отраслях промышленности и опека иностранных поселенцев; второй – заботы вообще «о внутренней тишине», которая определена, как «равновесие и непоколебимость тех отношений, в коих разные классы государства и члены, их составляющие, находятся между собой и в коих поставлены они законом»; наконец третьей экспедиции были переданы все дела бывшей медицинской коллегии.

Деятельность первой экспедиции была направлена прежде всего на обеспечение империи продовольствием. В 1803 году были частные недороды в губерниях Смоленской и северных; министерство закупило в других местностях хлеба приблизительно на 180000 руб. и успело предотвратить острый недостаток в продовольствии и сильное повышение цен. Вслед за тем обращено было внимание на лучшее устройство запасных хлебных магазинов, заведение которых предписано было еще в 80-х годах ХVIII в., но которые в громадном большинстве случаев существовали лишь на бумаге. Выработан был проект лучшего надзора за ними и составления в течение 48 лет годового запаса, путем взноса ежегодно по получетверику с души озимого хлеба и по полугарнцу ярового; мера ета не осуществилась в полном своем размере, особенно благодаря тому, что в 1805 году снова был неурожай, еще более сильный. Большие результаты были достигнуты в заботах об обеспечении населения солью. Недостаток соли – это был бич, с которым приходилось постоянно бороться правительству в течение всего XVIII в.; в 1802 году недостаток этот снова проявился. Соляной промысел вообще находился в большом неустройстве. Благодаря неизбежной необходимости развозить соль на громадные расстояния, торговля ею давно уже приносила казне убытки, а не барыши, на которые часто рассчитывали; в 1802 году потери казны на этой операции достигали 750000 руб. Лучшей организацией торгов министерство успело не только совершенно уничтожить эту потерю, но даже получить для казны небольшую прибыль. Это было достигнуто благодаря тому, что, во-первых, торги на поставку соли были произведены в Петербурге не разновременно для разных губерний, а одновременно для всех – благодаря этому явилось больше конкурентов, а во-вторых, подряды сданы были не на год, а на три, на четыре года – благодаря этому цены были ниже, ибо необходимые для начала дела расходы явилась возможность безопасно разложить на несколько лет. Затем, усилена была добыча соли в Эльтоне и доведена с 8000000 пудов в год до 9600000 пудов, и, наконец, введены значительные улучшения в соляные промыслы илецкий, дедюхинский и старорусский.

В первые же годы управления Кочубеем министерством внутренних дел был принят ряд частных мер к улучшению в России рыбных промыслов, овцеводства, пчеловодства, к развитию шелководства, виноделия, сахароварения; меры эти, впрочем, не были особенно крупны и особых результатов не принесли. Относительно обрабатывающей промышленности в отчете своем министр внутренних дел высказывал, что он вполне разделяет взгляд, по которому не только всякие казенные промышленные предприятия идут всегда хуже частных, но и вообще промышленность всего лучше развивается, если ей предоставлена полная свобода, если в ее ход меньше вмешиваются; но вместе с тем в отчете заявлено, что для государства, в котором промышленность еще не успела достаточно развиться и окрепнуть, но которое, вместе с тем, силой обстоятельств поставлено в неизбежные сношения с другими государствами, несравненно более развитыми в промышленном отношении – необходимо принимать некоторые особые меры для поддержания своей промышленности. Министерство намеревалось обратить на это дело особое внимание; было высказано, между прочим, предположение, что полезно было бы создать особый капитал, для поддержки фабрик и заводов; всего их считалось тогда в России 2393.

Наконец, ведению первой экспедиции подлежали и поселившиеся в России иностранцы. Всех иностранцев, вышедших в Россию с 1764 г., – канцелярия, которая имела своим предметом их вызов, была учреждена 22 июля 1763 г. – считалось до 50000; в последние 10–15 лет царствования Екатерины II приглашение переселенцев из Западной Европы было прекращено: с одной стороны, правительство убедилось, что оттуда является по преимуществу элемент нежелательный – разные неудачники и лентяи, которые не могли найти работы дома, – с другой стороны, в эти годы внимание правительства было обращено по преимуществу на переселенцев, выходивших из Крыма и из армянских областей Турции. Кочубей возобновил вызов колонистов из Западной Европы и в течение 1802–1803 гг. из Германии, Швейцарии, Пруссии и Болгарии переселилось в Россию до 3000 человек; им по-прежнему предоставлены были различные финансовые льготы, но вместе с тем приняты были меры, способные устранить из числа переселяющихся в Россию все нежелательные элементы и обеспечить, наоборот, принятие в число переселяемых лишь действительно знающих и трудолюбивых земледельцев или ремесленников. Что касается переселений казенных крестьян внутри империи, к чему обнаруживали большую склонность некоторые губернаторы, под предлогом, якобы, недостатка в той или другой местности земель, годных для обработки, то Кочубей не признавал вообще, чтобы в тогдашней России существовали такие местности и несколько подобных предложений отклонил, совершенно справедливо находя их бесцельными для государства и вредными для благосостояния крестьян. Добровольным их переселениям он, конечно, не ставил препятствий – так в эти два года переселились свыше 1000 человек из Слободско-Уральской губернии на кавказскую линию; в это же время устроено поселение для молокан на урочище Молочные Воды в Екатеринославской губернии.

Ko второй экспедиции, непосредственно подчиненной Сперанскому, относились дела по государственному благоустройству; в отчете по этой экспедиции на первом месте поставлены рассуждения о лучшем устройстве полиции, а главное внимание посвящено рассуждениям о внутренней тишине, под которой – несомненно по изложению – разумеется установление и соблюдение должных отношений крестьян к помещичьей власти. Если такого рода дела были в ближайшем ведении Сперанского, то, ему, действительно было в чем «стремиться к преобразованиям смелым», о которых говорит барон Корф; но если прав барон Корф, приписывая Сперанскому такие стремления, то, вероятно, прав он и в своем свидетельстве, что Кочубей сдерживал своего помощника: по этим вопросам сделано было в министерство Кочубея очень мало; самая вторая экспедиция была организована окончательно после первой и третьей и только уже в 1806 году. – 20 февраля 1803 г. вышло положение о свободных хлебопашцах. На другой день, 21 февраля 1803 г. даны были министру внутренних дел правила для руководства при утверждении условий между помещиками и крестьянами. Сообщал циркулярно начальникам губерний о том, что они получат вскоре указ о свободных хлебопашцах, гр. Кочубей следующим образом истолковывал этот указ: «Намерение сего установления состоит в том, чтобы доставить помещикам возможность отдавать свои земли в наем или обращать в продажу, за выгоднейшие цены, не в одни чужие руки, но и собственным их крестьянам, если господин найдет в том свою выгоду и пожелает доставить им прочную пользу… Никак не предполагается при сем ослабить порядок, ныне существующий между помещиками и крестьянами и ни малейшей перемены не вводится в образе управления сих последних» – при таком отношении к этому указу со стороны того ведомства, которому принадлежала наибольшая роль при его осуществлении, не удивительно, что закон этот не получил широкого применения; в течение 1803–1805 годов устроены были сообразно этому законоположению крестьяне гр. С.П. Румянцева, кн. Куракина, д. с. с. Петрово-Соловово, помещицы Балакиревой и купца Пантелеева; впоследствии освобождалось таким образом в год приблизительно по 1000 душ средним числом. Эта важная мера не получила сколько-нибудь значительного развития; освобождение было обставлено слишком большими формальностями и указ применялся сколько-нибудь чаще лишь в самое первое время после обнародования. Положение крестьян в остзейских провинциях занимало также внимание правительства; 11 мая 1803 г. Кочубей назначен был председателем комитета для составления положения о крестьянах лифляндских и эстляндских. Второй экспедиции поручены были заботы и о казенных строениях; новые постройки в довольно широких размерах и были предприняты: на первый же год ассигновано было на них до 1000000 руб.; наконец, в ведении той же экспедиции находились Приказы общественного призрения; суммы этих последних в общем возросли, по счислению, произведенному в 1803 году, до 5000000 руб.; но большинство учреждений, подведомственных этим приказам, оказалось в довольно плачевном состоянии; Кочубей лично осмотрел все больницы Петербурга и другие подобные учреждения в столице и энергично принялся за улучшения в них. При дальнейшем изучении дел этих приказов оказалось, что к 1803 г. суммы их достигали не 5 милл., а восьми с лишком; к 1819 году, когда снова вступил в управление министерством Кочубей, было уже 14 милл. с лишком собственно сумм приказов и свыше 16 милл. сумм, находившихся в приказах на хранении. – Экспедиция медицинская заботилась о снабжении империи докторами и медикаментами и об распространении оспопрививания.

Из отдельных мероприятий Кочубея в качестве министра внутренних дел отметим разделение губернии Новороссийской на три – Таврическую, Херсонскую и Екатеринославскую (указ 8 октября 1802 г.) и Тобольской – на две Тобольскую и Томскую (указ 26 февраля 1803 г.); затем обращено было большое внимание на устройство Одессы. 27 января 1803 г. был назначен генерал-губернатором города герцог Ришелье и энергично принялся за его устройство, а Кочубей со своей стороны весьма сочувственно и внимательно относился к его представлениям; город и весь край так заметно прогрессировали, что вскоре Кочубей мог высказать надежду, что в ближайшем будущем Одесса сделается важнейшим экспортным пунктом империи. – Обращено было, наконец, внимание на положение евреев и крещеных инородцев. 9 ноября 1802 г. Кочубей был назначен членом «комитета о благоустроении евреев», в состав которого входили кроме него: гр. В.А. Зубов, Г.Р. Державин, кн. А.А. Чарторижский и гр. С.О. Потоцкий; 9 декабря 1804 г. утверждено выработанное этим комитетом положение о евреях; но положение это не было осуществлено, потому что, ввиду внимания, которое начал с 1806 г. обнаруживать к евреям Наполеон, и император Александр счел нужным пересмотреть этот вопрос снова и он затянулся чуть не на десять лет. 5 сентября 1805 г., перед самым отправлением Государя к армии, был учрежден «комитет для совещания по делам сохранения всеобщего спокойствия и тишины граждан и облегчения народного продовольствия»; в состав его вошли: главнокомандующий в Петербурге С.К. Вязмитинов, министр юстиции кн. П.В. Лопухин и гр. Кочубей.

Кочубей управлял министерством внутренних дел до осени 1807 года. Тильзитский мир внес резкую перемену в политику императора Александра и вызвал резкую перемену в его характере. По всему, что мы знаем о Кочубее, мы не удивимся, что и он со своей стороны изменил отношение к императору Александру; отзывы его об императоре в письмах совершенно изменились; они стали не только холодными, а прямо недружелюбными; Кочубей не скрывал теперь, что совершенно не сочувствует направлению, какому следует в политике император; кроме того, он действительно страдал в Петербургском климате от подагры; он просился в отставку и 24 ноября 1807 г. уволен по болезни в отпуск. С этого времени до 1810 г. он оставался вдали от дел. Впрочем, отношения его с императором мало-помалу восстановлялись; в 1809 г. он принимал участие в комитете, которому было поручено изыскать средства к восстановлению равновесия в бюджете; со Сперанским он сохранил близкие и хорошие отношения и в эпоху высшего влияния Сперанского выработанный им проект нового устройства Государственного Совета был сообщен до обнародования лишь четырем лицам – кн. Лопухину, гр. Салтыкову, гр. Завадовскому и гр. Кочубею; 1-го января 1810 г. при самом учреждении Государственного Совета по новому положению, Кочубей назначен был его членом по департаменту государственной экономии и в этом званий энергично содействовал проведению плана финансовых реформ, который был выработан также Сперанским, и в предварительных обсуждениях которого Кочубей принимал деятельное участие; манифестом 2 февраля 1810 г. было объявлено об утверждении этого плана. В то же время, в течение 1810–1811 гг. Кочубей, тоже вместе только с двумя лицами – кн. Лопухиным и гр. Завадовским, – рассматривал и обсуждал выработанный Сперанским же проект преобразования Сената, согласно которому Сенат должен был разделяться на правительственный и судебный. После жарких споров и эта реформа прошла через Государственный Совет, и была утверждена Государем; но в исполнение она не была приведена: немедленное ее осуществление было задержано необходимыми подготовительными работами, а затем настала опала Сперанского и великая борьба с Наполеоном, настроение же правительства в последние годы царствования Александра I такой реформе было вовсе не благоприятно.

Причины опалы и ссылки Сперанского остались неизвестны Кочубею, но эта перемена в судьбе Сперанского прервала на время отношения к нему Кочубея; вот как говорит сам он об этом в письме своем к Сперанскому, писанном в сентябре 1818 г. и с которого отношения их возобновились: «Если с 1812 г. оставался я в молчании, то легко вы себе представить можете, что оно было для меня столь же прискорбно, сколько и самое положение ваше. Никогда не мог вообразить, чтобы могло иметь какое-либо основание взведенное что-то на вас неприятелями вашими, ибо и доселе я ничего о сем не знаю; но как скоро гласное удаление вас знаменовало гнев Высочайший, то я, почитая оный как должно, ожидал в молчании, чтоб вера Его Величества была просвещена и всегдашняя его склонность к благотворению обратилась на вас». На это письмо Сперанский отвечал самым сердечным письмом и переписка между ними уже не прекращалась во все время до возвращения Сперанского с сибирского генерал-губернаторства. С обеих сторон письма отличались полнейшей сердечностью; Сперанский несомненно вполне верил искренности Кочубея, который со своей стороны писал ему очень откровенно, не стесняясь довольно сурово порицать ход дела в Петербурге. В одном письме Кочубей говорит: «Знаете ли вы: история ваша открыла мне новый свет в сем мире, но свет самый убийственный для чувств, сколько-нибудь нас возвышающих. Я до ссылки вашей жил как монастырка. Мне более или менее казалось, что люди говорят то, что чувствуют и думают; но тут увидел я, что они говорят сегодня одно, а завтра другое, и говорят не краснея и смотря тебе в глаза, как бы ничего не бывало». Нельзя находить ни малейшего недоброжелательства к Сперанскому и в одной записке Кочубея, приводимой, по черновику, Корфом в его биографии Сперанского; там видно лишь, что Кочубей, после периода войн, убедился, что предположенные по плану Сперанского финансовые меры частью не могли быть осуществлены, частью оказались недостаточными; в этой же самой записке видно полное сочувствие общим идеям, руководившим ее составителем и нет никаких оснований думать, чтобы Кочубей был в данном случае не искренен.

20 января 1812 г. Кочубей был назначен председателем департамента экономии Государственного Совета; при начале войны он находился в свите Государя. После Бородинской битвы ему предложено было место посла в Англии, с которой предстояло установить тесное сближение, причем Кочубею подавали надежду, что вскоре он будет сделан канцлером и министром иностранных дел; но Кочубей заявил, что не желает покидать отечества в момент когда положение так необыкновенно важно и когда еще не ясно, чем кончится великая борьба; вообще Кочубей не любил покидать Россию надолго и в одном письме прямо говорит, что долгое пребывание вне отечества против его правил. Когда возникли серьезные разногласия между Барклаем-де-Толли и Багратионом, решение вопроса об организации главного командования армией было поручено особому совещанию, в котором призваны были участвовать гр. Салтыков, ген. Вязмитинов, гр. Аракчеев, ген.-адъют. Балашев, кн. Лопухин и гр. Кочубей; по единогласному решению этих лиц, состоявшемуся 5 августа. и поручена была главная команда Кутузову. Кочубей последовал за императором и в Германию и находился при нем все время заграничного похода; когда объявлено было уничтожение Рейнского Союза, он был в марте 1813 г. назначен президентом учрежденного тогда, но не долго действовавшего, Центрального Совета, в котором были членами от России он и барон Штейн, а от Пруссии Шен и Ридигер. 30 августа 1814 г. Кочубей был пожалован орденом св. Владимира I степени.

10 января 1816 г. Кочубей был назначен председателем департамента гражданских и духовных дел Государственного Совета; большую часть 1817 и 1818 гг. провел за границей, преимущественно в Париже, по семейным обстоятельствам.

Весной 1819 г. умер О.П. Козодавлев, министр внутренних дел; Государь в это время находился в отсутствии, совершая поездку по северу России, и временно заведывание делами министерства было поручено кн. А.Н. Голицыну, управлявшему министерством народного просвещения и духовных дел; затем, в октябре 1819 г., при самом возвращении Государя в Петербург, умер министр полиции, гр. С.К. Вязмитинов; 4 ноября министерство внутренних дел поручено было гр. Кочубею и одновременно к этому министерству присоединены все дела бывшего министерства полиции.

Гр. Кочубей принял управление министерством лишь со званием управляющего и сохранил за собой место председателя в департаменте Государственного Совета, высшее чем министерское. Это второе его министерство обнимало время с 4 ноября 1819 г. по 25 февраля 1823 г. В общем оно является продолжением первого; но если и тогда Кочубей не только не совершил существенных реформ, а можно сказать и не предпринял никаких крупных преобразований, то теперь еще того более он ограничился почти только отправлением текущих дел. В одном из писем своих к Сперанскому за это время он жалуется, что «никто с системою делами управления не занимается. Главною целью полагают исполнители очищать сколько можно более бумаг и непрестанно оказываются противоречия». Действительно, последнее десятилетие Александровского царствования отмечено таким общим характером; но Кочубей, понимая ясно недостаточность такой системы, – если не сказать, такого отсутствия системы – сам не сумел при таком общем направлении действовать иначе.

Из мер, принятых во второе его министерство и имевших значение для последующего времени, должно отметить реорганизацию обеспечения населения от неурожаев. Сильный недород в течение 1820, 1821 и 1822 гг. показал недостаточность хлебных магазинов для борьбы с этим бедствием. Выяснилось, что в местностях, где население постоянно должно покупать хлеб, положительно невозможно собрать в магазинах такие запасы, которые бы действительно обеспечивали население при неурожае в местностях, которые снабжают своим хлебом другие места. Поэтому было принято за правило, что хлебные запасы должны быть накопляемы лишь там, где обыкновенно производится хлеб в избытке; для остальных же местностей положено было впредь образовать особые продовольственные капиталы путем сбора по 25 коп. с души ежегодно и из этих капиталов выдавать при наступлении нужды ссуды населению, с тем, чтобы ссуды эти были впоследствии возвращаемы. Впрочем и эти меры являлись, в сущности паллиативами; из работ комитета, обсуждавшего этот вопрос, всего важнее было, что он прямо признал необходимость уничтожить всякие стеснения во внутренней перевозке хлеба и торговле им.

Ko времени второго министерства Кочубея дела по фабрикам и заводам отошли уже к министерству финансов, но Кочубей по-прежнему интересовался ими и, сколько мог, оказывал содействие торговле. Так, при нем было много сделано для улучшения Нижегородской ярмарки: организовано лучшее управление ею, построен отличный гостиный двор, стоивший до полутора миллиона рублей, и ежегодно отпускаемо было по 100000 руб. на улучшение ярмарки; стоимость привозимых на нее товаров превысила полтораста миллионов и доходов в пользу казны собиралось на ней свыше 350000 руб. В 1823 г. утверждено было общество для заведения пароходов по Волге; учредителями его явились Нарышкин, гр. Воронцов, гр. Нессельроде, д. с. с. Уваров и тит. сов. Евреинов. – Капиталы приказов общественного призрения возросли до 14 милл. руб., а с суммами, находившимися в них на хранении – до 31 милл.; в 1820 г. Кочубей издал правила об их употреблении. Наконец, по-прежнему заботилось министерство о привлечении колонистов; правительство употребляло на них довольно значительные суммы: так в один из годов вторичного управления министерством Кочубея было истрачено на этот предмет до 88000 руб., в другой – до 340000; теперь колонистов направляли по преимуществу в Бессарабию, недавно присоединенную; 10 июля 1822 г. Кочубею вверено было временное управление Бессарабией: оно было в то время организовано совершенно самостоятельно и стояло вне подчинения министерствам; управлявший этой областью до того времени, генерал гр. Ланжерон, навлек на себя неудовольствие императора и должен был выйти в отставку. 30 августа 1821 г. Кочубей получил орден св. Андрея Первозванного.

В течение 1820–1823 гг. Кочубей, помимо управления министерством, не раз был членом разных особых комитетов. Так, в 1820 г. он был назначен членом комитетов финансового и по азиатским делам, в 1821 г., вместе с гр. Гурьевым, гр. Аракчеевым, кн. А.Н. Голицыным, Кампенгаузеном и Сперанским, был членом комитета для решения по поводу открытых в Сибири злоупотреблений; в следующем году через министерство прошел целый ряд замечательных проектов Сперанского по устройству управления в Сибири; Кочубей оказал им всякое содействие. Но вообще Кочубей был не особенно доволен своим положением; во-первых, от министерства его, как мы видели, отошел департамент торговли и мануфактур, которым он интересовался, затем отошло управление путями сообщения; с другой стороны присоединению дел бывшего министерства полиции Кочубей был вовсе не рад, так как этого рода делами он вовсе не интересовался, – в публике же по свидетельству нескольких современников, подчинение ему этой части было принято с большим удовольствием; вместе с тем Кочубей, как мы уже видели, несколько тяготился общим направлением, какое приняли дела. К тому же сильно захворала его дочь и по совету врачей он должен был везти ее в Крым. 25 февраля 1823 г. он перестал быть управляющим министерством и с наступлением весны прямо из Петербурга водой тронулся он в путь каналами, затем по Волге спустился до Царицына, оттуда доехал до Дона на лошадях и далее снова водой в Крым; зиму провел он в Одессе, затем уехал за границу, где дочь его и умерла; в то же время умер и император Александр.

Весной 1826 года Кочубей вернулся в Петербург; он был отлично принят при дворе и все не сомневались, что он получит высокое назначение. Действительно, 29 апреля 1827 г. он был назначен председателем Государственного Совета и Комитета Министров; кроме того, он получил целый ряд менее выдающихся поручений: немедленно по приезде он был назначен в комитет для расследования злоупотреблений по соляной части, затем председателем в комитете для рассмотрения разных предположений касательно улучшений в государственном устройстве, т.е. в так называемом «комитете 6 декабря 1826 г.»; по некоторым известиям он ходатайствовал перед Императором Николаем Павловичем о смягчении участи осужденных декабристов; 10 марта 1827 г. он был назначен председателем комитета для рассмотрения хозяйства С.-Петербургской городской думы, 6 января 1828 г. членом попечительского совета заведений общественного призрения, затем председателем комитета для расследования о злоупотреблениях по флоту, 2 4 марта того же года получил знаки ордена св. Андрея Первозванного украшенные бриллиантами, а 5 декабря – портрет Императора Николая; 24 апреля 1828 г., по случаю отъезда Государя Императора в армию учреждена была временная верховная комиссия, в составе гр. П.А. Толстого, кн. А.Н. Голицына и гр. В.П. Кочубея, в качестве председателя; порядок управления на время отсутствия Государя был установлен особым наказом, данным на имя членов комиссии; 29 декабря 1829 г. гр. Кочубей был сделан председателем попечительского совета заведений общественного призрения; 6 декабря 1831 г. возведен в княжеское достоинство; в 1833 г. назначен был членом комитета об усовершенствовании земледелия.

В царствование государя Николая Павловича, таким образом, В.П. Кочубей уже не руководил непосредственно никакой отраслью управления; исполняя обязанности председателя Государственного Совета и комитета министров и участвуя в нескольких особых комитетах, Кочубей оказывал, конечно, известное влияние на ход работ всех этих учреждений; но результаты их деятельности зависели от него лишь отчасти и более относятся не к его биографии, а к общей истории того царствования; здесь мы ограничимся, поэтому, лишь общими замечаниями о его взглядах и лишь в общих чертах укажем, каково могло быть его влияние.

В эту пору своей деятельности Кочубей посвящал большое внимание финансам и государственному хозяйству в широком смысле слова; в бумагах его находится множество документов, отноящихся к различным вопросам денежного обращения того времени, к вопросам устроения городов и содействия русской промышленности и т.п. Что касается крупнейшего вопроса внутреннего положения России того времени – крепостного состояния крестьян, – то нет сомнения, что Кочубей вполне сочувствовал идее их освобождения. Тургенев, не соглашаясь с образом действий Кочубея по одному частному вопросу в отношении крепостного права, в то же время прямо заявляет в своих записках, что «Кочубей был человек просвещенный, который вовсе не казался способным благоприятствовать каким-нибудь образом крепостному праву. Быть может долгий опыт заставил его с состраданием смотреть на все эти попытки реформы, на все эти усилия помочь гигантскому злу, усилия столь же бессильные и бесплодные, сколько они были мало серьезны». В одном из писем 1801 г. Кочубей говорит, что вполне придерживается мнения, которое высказывал еще кн. А.А. Безбородко, именно, что должно прекратить продажу людей без земли и превращение крестьян в дворовые, – причем и положение этих последних должно быть улучшено, – и тогда разрешить всем сословиям покупку земель, «но само собой разумеется, без крестьян», прибавляет он; он находил, что это все следовало и можно было сделать немедленно, и жалел о нерешительности Государя. В одном письме к Сперанскому, в 1819 г., Кочубей писал: «Беспокойство насчет вольности крестьян не уменьшается. Приписывают Его Величеству намерение произвести оную поодиночке в губерниях… Я тех мыслей, что несравненно бы лучше произвести с подлежащей осторожностью общую в государстве перемену в рассуждении крестьян, нежели возбуждать ежеминутно новые толки и новые неудовольствия». В бумагах Кочубея есть черновик его мнения, что следовало бы устроить быт казенных крестьян так, чтобы он мог послужить образцом при освобождении всех других; освобождение это представляется Кочубею совершенно неизбежным; в убеждении этом его утверждают даже не какие-нибудь общие отвлеченные соображения, а наблюдаемые факты: он указывает, что ожидание воли распространяется постоянно, что крестьяне переносят свое положение со все возрастающим недовольством и что такое настроение постоянно поддерживается и усиливается благодаря тому, что в среду крестьян хотя и понемногу, но постоянно и неудержимо проникают новые знания, своего рода развитие. Сочувствие Кочубея идее освобождения в последние годы его жизни для нас совершенно несомненно и пожалуй даже яснее, чем в начале его деятельности. Но сколько-нибудь крупных, решительных мер он, вероятно, не предполагал; он никогда к ним не был склонен, а к этому времени и долгий опыт государственной деятельности и самые годы – ему было уже за 60 лет – конечно, не содействовали тому, чтобы он являлся деятелем решительным, энергичным. Это ослабление энергии, эта свойственная известному возрасту медлительность действий и решений проявились, по мнению некоторых современников, в недостижении успешного результата Комитетом 6 декабря 1826 г. в коем Кочубей председательствовал; но такое обвинение лишено основания. Комитету предписано было рассмотреть многие важные вопросы, касавшиеся государственных преобразований; Сперанский, участвовавший в этом комитете – другими членами его были кн. А.Н. Голицын, гр. П.А. Толстой, гр. И.И. Дибич и Ил. В. Васильчиков, – составил немедленно обширную программу работ этого комитета, по которой предположено было осуществление важнейших и полезнейших преобразований. Но приведение их в действие было остановлено оппозицией в. к. Константина Павловича, на заключению коего император Николай посылал предложения Комитета, осуществившиеся почти всецело уже в царствование императора Александра II.

Весьма решительно высказывался Кочубей по вопросу о внешних отношениях России. В одной записке он развивал мысль, что политика всякого государства непременно должна быть национальная, должна преследовать непременно только интересы своего народа; всякие другие соображения в политике внешней, по его мнению, непременно вредны, должны вызвать в гражданах чувство недоверия и оппозиции, «что, по его словам, всегда опасно». Главнейшей целью правительства должно быть сохранение целости государства извне, а внутри сохранение порядка и развитие благосостояния. По его словам все великие европейские державы всегда преследуют только свои интересы, он указывает, что и в настоящее время (записка составлена, по-видимому, между 1825 и 1830 гг.) они из отношений с Россией по Священному Союзу извлекают пользу лишь для себя: будучи совершенно спокойны со стороны России и даже пользуясь ее силами в некоторых случаях, они значительно сократили свои расходы на военные надобности и направили огромные средства на развитие у себя торговли и промышленности; и в то же время, по словам Кочубея, державы эти всегда находят повод уклоняться от всяких активных действий, связанных с расходами и трудами, действий, которых, по смыслу Священного Союза Россия могла бы от них ожидать и требовать; потому Кочубей настаивает, что и Россия должна и имеет полное право точно так же держаться по отношению к своим союзникам и также обратиться преимущественно к улучшению внутреннего состояния государства, отказавшись от забот о сохранении спокойствия и порядка в государствах западноевропейских. Провозглашая все это, Кочубей являлся прямым последователем советников Екатерины II, – Н.И. Панина и А.А. Безбородко – имевших счастье с полной откровенностью высказывать свои искренние просвещенные патриотические взгляды самой монархине.

22 апреля 1834 г., в день принесения присяги наследником великим князем Александром Николаевичем, кн. В.П. Кочубей пожалован был званием канцлера внутренних дел.

Помимо того, что кн. Кочубей достиг высших наград по государственной службе, он был почетным членом Российской Академии (с 31 октября 1819 г.), Московского и Петербургского университетов (с 8 июля 1832 г. в первом и 31 декабря 1828 г. во втором), С.-Петербургской духовной Академии (с 13 января 1814 г.), обществ – Вольного экономического (с 8 января 1821 г.), Московского сельских хозяев (с 5 марта 1818 г.) и носил звание: l'associ?? tranger du Soci? t? pour l'enseignement? l? mentaire (с 1 февраля нового стиля 1818 г.). – Отправившись после торжеств, сопровождавших принесение присяги наследником цесаревичем Александром Николаевичем, в свои имения, он скоропостижно скончался в Москве, от припадка грудной жабы, в ночь со 2 на 3 июня; погребен в Александро-Невской Лавре, в церкви Св. Духа.

Познакомившись с деятельностью кн. В.П. Кочубея среди тогдашнего русского правительства, мы можем сказать, что преувеличением было бы приписывать ему главное влияние на общий ход дел, но, несомненно, что он имел в свое время большое, и вполне заслуженное значение. Переписка его почти со всеми сколько-нибудь влиятельными и значительными представителями тогдашней администрации была громадна; обращались к нему чуть не со всяким сколько-нибудь важным или трудным делом. Вместе с тем деятельность В.П. Кочубея была всегда направлена к пользе России, пользе, обыкновенно правильно понимаемой. По сочетанию нравственных свойств и государственных достоинств князь Кочубей представляется выходящим из ряда на пользу отечества деятелем. Природные способности, неизменное усердие к приобретению познаний, искреннее желание добра в сдержанных формах житейского проявления, любовь к России, не исключающая уважения к степени просвещения достигнутой другими народами, уменье находить людей и устанавливать с ними добрые человеческие отношения, без коих невозможна плодотворная человеческая деятельность, мужество в отстаивании своих коренных убеждений, слово правды перед царем, как первый долг верноподданного, – таковы главные черты, светло озаряющие историческую личность князя В.П. Кочубея. Кн. И.М. Долгоруков, служивший как губернатор под начальством Кочубея, дает самый лучший отзыв о нем, как о министре: «Он исправлял, – говорит Долгоруков – должность со всей возможной деятельностью, не кичился своим титулом, но всю его тягость нес и разделял нашу неослабно; был строг с разборчивостью никогда злобен или спесив… Он любил говорить (с губернаторами) о делах губерний и расспрашивал обо всем, что до нее касалось, не сбивался в посторонние материи, но, очертя круг своего разговора, всегда находился в той губернии, о которой давался отчет… Во всю службу мою, я не могу вспомнить времени, в котором бы она столь приятна была для меня как под начальством Кочубея… по мнению моему не было в России министра просвещеннее его и способнее к его званию». Пушкин записал в своем дневнике по поводу известия о смерти Кочубея: «Государь был неутешен; новые министры повесили головы». Но лучшую похвалу В.П. Кочубею можно найти в отношениях к нему Сперанского и особенно в некоторых его письмах; так однажды Сперанский пишет ему, что в провинции все вообще чрезвычайно хорошо о нем думают; а в другой раз, по поводу сообщения Кочубея что он совершит длинное и медленное путешествие в Крым, Сперанский написал ему, что он, без сомнения, увидит много любопытного в России, «да не худо и России узнать и увидать вас», прибавил он.

Документы архива кн. В.С. Кочубея в Диканьке. – «Архив кн. Воронцова», особ. тт. XI, XIV, XV, XVIII. и некоторые др.; «Сборник Императорского Русского истор. общ.», тт. 26 и 29, (Н.И. Григорович, «Канцлер кн. Безбородко»), «Журналы Комитета Министров» I, II; «Архив Государственного Совета»; Шильдер, «Император Адександр I»; Богданович, «История царствования Императора Алсксандра I;» Корф, «Жизнь гр. Сперанского»; сборник «В память гр. М.М. Сперанского»; Варадинов, «История министерства внутренних дел» I, II; Иконников «Граф Мордвинов и его время»; Лонгинов, «Новиков и московские мартинисты»; Терещенко, «Опыт обозрения жизни сановников управлявших иностранными делами в России» II; «A la m? moire du prince Kotschoubey, chancelier de l'Empire de Russie», par Gillet, St.-P? t., 1834; Записки Вигеля, Державина и др.; «Капище моего сердца» кн. Долгорукого, под 8 дек.; Бантыш-Каменский, «Словарь» III, 104–109; «Жур. Мин. Нар. Просв.», 1835 г., №3, 485–541. – День смерти, – 3 июня – в некоторых некрологах указанный месяцем позже, устанавливается надписью на памятнике и счетом месяцев в дней жизни Кочубея, там данным.